Известный режиссер документального кино Виталий Манский стал гостем Международного фестиваля DokuBaku. Он приехал в столицу Азербайджана не только со своим фильмом «В лучах солнца», а со своей программой Artdocfest, в рамках которой в Баку прошли показы документальных фильмов российских режиссеров.
Представляю своим читателям интервью с режиссером и директором фестиваля Artdocfest Виталием Манским, в котором он рассказал о впечатлениях от Азербайджана, съемках своих фильмов и многом другом.
- Вы приехали на фестиваль не просто со своим фильмом, а со своей программой. Расскажите про это.
- Для меня очень важно максимально продвигать к аудиториям, как в России, так и за пределами страны, картины, которые фестиваль Artdocfest находит. Мы уверены, что эти картины являются самыми яркими образами того времени, в котором мы живем. И мы вот с такими выездными сессиями проехали уже почти весь бывший Союз, некоторые страны постсоветского пространства посещали несколько раз. Конечно, хотели приехать и в Азербайджан.
Когда такая возможность появилась, мы вложили в это энергию, силы, и я ограничил свои обязательства по другим проектам, чтобы самому тоже приехать. Мне было интересно побывать в Азербайджане, где я не был уже более 30 лет. Я был здесь в очень трагический период истории Азербайджана, трагический в широком плане этого слова.
Тем более я так много слышал о стране, у меня много друзей, которые здесь живут, которые здесь бывали. Мне хотелось увидеть это своими глазами, показать здесь фильмы и поговорить. Для нас авторов очень важно общаться со зрителями, с коллегами, чтобы понять на одной ли мы волне.
- Ну и как впечатления?
- У меня были предубеждения. Но, я провел здесь один день, и я вижу, например, в Центре Гейдара Алиева выставлены произведения модерн арта, в том числе очень известных в мире авторов. Это, безусловно, очень хороший сигнал. Я был в центре и случайно зашли мы в маленькую галерею молодых художников Азербайджана, и я видел интересные работы, они на хорошем международном уровне. Одна меня даже очень тронула, это две бетонные плиты, которые как бы разламывает чернозем, из которого восходят побеги зеленой травы (работа Эркина Алакбарли в галерее ARTIM – С.Ф.). Очень хорошая работа.
Затем я вечером оказался в Центре современного искусства YARAT, я вижу современных молодых стильных людей, я вижу фестивальную команду, это нормальная цивилизованная молодежная тусовка, и это здорово, что это есть. Это очень позитивно.
Я вижу в городе разную молодежь с расслабленными мышцами лица, в конце концов, вижу людей, которые приходят на фильмы. Был на дискуссии фильма Ирины Васильевой «25 лет одиночества», который показывался в рамках нашей программы, и я вижу людей заинтересованных разобраться, понять, вникнуть, не формально пришли взглянуть…
- Вы сказали, что лет 30 назад были в Баку, вы снимали что-то?
- Я снимал фильм в Карабахе, и ездил в Карабах из Баку. Это был Советский Союз, 1989 год, началась война, и Москва решила организовать два рейса в Ханкенди, один из Еревана, другой из Баку, Лачинского коридора тогда не было.
В Баку я жил в отеле рядом с площадью, на которой, по-моему, тогда еще стоял памятник Ленина (площадь Азадлыг – С.Ф.). Я помню тот Баку, помню аллею, сегодня мы туда пошли там уже все в мраморе, просто «вау». А тогда это были просто горки земли, ну людей только похоронили, я помню эти ощущения, это было очень тяжелое зрелище. А потом я 30 лет слышал только восторженные отзывы о Баку, и мне хотелось посмотреть город.
- Как свидетелю начала войны, вам, наверное, любопытно было наблюдать за событиями прошлого года?
- Конечно, наблюдал. Но мне казалось, что в XXI веке все вопросы должны решаться за столом переговоров, политики обязаны создавать коалиции, и если кто-то не соглашается, они должны убеждать весь мир, чтобы мир давил на того, кто не понимает. Я знаю, что все исполнены счастьем и гордостью, что азербайджанские земли вернулись Азербайджану.
Азербайджан настолько мощное государство, что я не сомневался в его победе. Это очевидно. Азербайджан и Армения несравнимы.
Представляю своим читателям интервью с режиссером и директором фестиваля Artdocfest Виталием Манским, в котором он рассказал о впечатлениях от Азербайджана, съемках своих фильмов и многом другом.
- Вы приехали на фестиваль не просто со своим фильмом, а со своей программой. Расскажите про это.
- Для меня очень важно максимально продвигать к аудиториям, как в России, так и за пределами страны, картины, которые фестиваль Artdocfest находит. Мы уверены, что эти картины являются самыми яркими образами того времени, в котором мы живем. И мы вот с такими выездными сессиями проехали уже почти весь бывший Союз, некоторые страны постсоветского пространства посещали несколько раз. Конечно, хотели приехать и в Азербайджан.
Когда такая возможность появилась, мы вложили в это энергию, силы, и я ограничил свои обязательства по другим проектам, чтобы самому тоже приехать. Мне было интересно побывать в Азербайджане, где я не был уже более 30 лет. Я был здесь в очень трагический период истории Азербайджана, трагический в широком плане этого слова.
Тем более я так много слышал о стране, у меня много друзей, которые здесь живут, которые здесь бывали. Мне хотелось увидеть это своими глазами, показать здесь фильмы и поговорить. Для нас авторов очень важно общаться со зрителями, с коллегами, чтобы понять на одной ли мы волне.
- Ну и как впечатления?
- У меня были предубеждения. Но, я провел здесь один день, и я вижу, например, в Центре Гейдара Алиева выставлены произведения модерн арта, в том числе очень известных в мире авторов. Это, безусловно, очень хороший сигнал. Я был в центре и случайно зашли мы в маленькую галерею молодых художников Азербайджана, и я видел интересные работы, они на хорошем международном уровне. Одна меня даже очень тронула, это две бетонные плиты, которые как бы разламывает чернозем, из которого восходят побеги зеленой травы (работа Эркина Алакбарли в галерее ARTIM – С.Ф.). Очень хорошая работа.
Затем я вечером оказался в Центре современного искусства YARAT, я вижу современных молодых стильных людей, я вижу фестивальную команду, это нормальная цивилизованная молодежная тусовка, и это здорово, что это есть. Это очень позитивно.
Я вижу в городе разную молодежь с расслабленными мышцами лица, в конце концов, вижу людей, которые приходят на фильмы. Был на дискуссии фильма Ирины Васильевой «25 лет одиночества», который показывался в рамках нашей программы, и я вижу людей заинтересованных разобраться, понять, вникнуть, не формально пришли взглянуть…
- Вы сказали, что лет 30 назад были в Баку, вы снимали что-то?
- Я снимал фильм в Карабахе, и ездил в Карабах из Баку. Это был Советский Союз, 1989 год, началась война, и Москва решила организовать два рейса в Ханкенди, один из Еревана, другой из Баку, Лачинского коридора тогда не было.
В Баку я жил в отеле рядом с площадью, на которой, по-моему, тогда еще стоял памятник Ленина (площадь Азадлыг – С.Ф.). Я помню тот Баку, помню аллею, сегодня мы туда пошли там уже все в мраморе, просто «вау». А тогда это были просто горки земли, ну людей только похоронили, я помню эти ощущения, это было очень тяжелое зрелище. А потом я 30 лет слышал только восторженные отзывы о Баку, и мне хотелось посмотреть город.
- Как свидетелю начала войны, вам, наверное, любопытно было наблюдать за событиями прошлого года?
- Конечно, наблюдал. Но мне казалось, что в XXI веке все вопросы должны решаться за столом переговоров, политики обязаны создавать коалиции, и если кто-то не соглашается, они должны убеждать весь мир, чтобы мир давил на того, кто не понимает. Я знаю, что все исполнены счастьем и гордостью, что азербайджанские земли вернулись Азербайджану.
Азербайджан настолько мощное государство, что я не сомневался в его победе. Это очевидно. Азербайджан и Армения несравнимы.
- Вы сказали, что вы свободный человек. А в чем для вас свобода?
- Свобода - не подстраиваться под конъюктуру. Говорить то, что думаешь, и отвечать за это. Я в принципе так живу. Мне как человеку взрослому, очень легко подстраиваться под любую струю, но мне кажется, что кто-то должен говорить искренне.
- Вас часто называют бунтарем. Это именно из-за этого?
- Нет, бунтарь это тот, кто возводит баррикады и на них стоит. Я ничего подобного не делаю.
- А как вы тогда отстаиваете свою свободу?
- Мыслью. Я инакомыслящий. Мыслю иначе. Я просто сообщаю людям, которым интересно, то о чем я думаю. Например, я хотел рассказать о том, как я вижу Северную Корею, я хотел рассказать по одному, мне так не дали, я сделал по-другому. Я передал свои чувства.
- Кстати, фильмы про Северную Корею и про Кубу, это были заказы, вы их взяли, или вы хотели эти темы снять?
- Если говорить конкретно про Северную Корею, то я мечтал попасть туда. Мне казалось, что это как попадание с помощью машины времени в 1939 год, в сталинский Советский союз. Оказалось, что это не машина времени, и не попадание в прошлое, там немного другое, но не суть… Я интересовался, я об этом думал. Оказалось, что мысль материальна, когда ты о чем-то думаешь, это к тебе, так или иначе, приходит.
Сначала пришла возможность зацепиться с северокорейскими властями. Потом мы вступили в долгую переписку. Потом я для них даже давал какой-то свой фильм на их фестиваль, даже получал приз. Долго я выстраивал с ними отношения и в конце оказался в Северной Корее, снял фильм, который важен для меня и для миллионов людей. Этот фильм посмотрели сотни миллионов людей. На Netflix фильм был в топ-10. Это очень важная история, которую я прожил, и которой поделился.
- А Куба?
- Куба была до Северной Кореи.
Не имея надежды попасть в Северную Корею, я думал сделать фильм на Кубе. По сути та же мотивация, естественно с определенной спецификой. Дело в том, что тогда сильно болел Фидель. В медиа часто сообщали о состоянии его здоровья, и была вероятна его скорая кончина. В связи с этим были ожидания возможных изменений на Кубе. И в контексте этого ожидания чего-то нового, какого-то радикального изменения на Кубе, я и поехал туда.
- Есть мысль, что объективности не существует вообще. Но вы в своих работах стараетесь хоть как-то ее придерживаться?
- Объективности не существует, потому что любой взгляд человека является субъективным. Вот мы с вами разговариваем, и это объективный факт. Но, тем не менее, я вижу вас, а вы видите меня, мы видим все совершенно по-разному.
И это большое заблуждение, что документальное кино - документально. Оно субъективно-документально. Даже первый фильм в истории «Прибытие поезда» является прибытием поезда, потому что братья Люмьер смотрели на прибывающий поезд. Если бы братья повернули камеру на 180 градусов, первый фильм в истории был бы «Встречающий поезд». Это совершенно другая точка зрения, хотя тот же перрон, тот же вокзал, та же история.
- Тогда вы показываете свое видение.
- Конечно, я показываю свое видение. Каждый выбор субъективен, но я старюсь в своей субъективности быть максимально объективным.
Например, я снимаю в Северной Корее, и я мог бы построить картину только на тех кадрах, которые снял тайно из окна своего гостиничного номера, которая показывает Корею ну совсем не парадную. Но Корея, в том числе, и парадная, поэтому я показываю ее и парадную, которую Корея хочет всем показать. Я стараюсь показать ее честно, показать эти парадные события в их естестве.
Есть такая церемония танцев на площади, и туда привозят единицы туристов, чтобы показать им это. Но я вижу, что так невозможно танцевать без многомесячной тренировки. Потому что я знаю, как танцуют свободные люди, а тут вижу слаженные синхронные действия. Поэтому я говорю, что у меня отказали ноги, болит голова, что угодно, чтобы задержаться там, чтобы увидеть, чем эти танцы закончатся, когда увезут туристов. И я вижу, и камера, которую я будто бы выключил, все снимает. Я слышу, как по громкоговорителю дают команды, и эти люди, которые только что изображали счастье, собираются в колонны и маршем уходят в свои бараки. Это является и правдой, и объективностью, и субъективностью. Потому что субъективность - это мой принцип докопаться до истинности вещей.
Я мог легко снять танцы и показать это, как и все мои коллеги, типа посмотрите какие забавные люди, какие они чудаки. Это трагично. И я чувствую огромное сочувствие и боль, потому что я сам был в Советском союзе, сам танцевал такие танцы в пионерском лагере.
- Вы же все-таки думали об этой девочке, о ее родителях, в какое положение вы их ставите, и что есть риск для них после выхода фильма? Как вы преодолели эмпатию в себе?
- Хирург, который боится крови, не может быть хирургом.
- Признайтесь, вы же переживали за девочку.
- Я переживал. И я понимал, что обязан сделать такой силы кино, чтобы эта сила кино захватила мир и тем самым не дала шанс северокорейским властям что-то сделать с этими людьми. И именно так и произошло.
Фильм «В лучах солнца» показывали по всему миру, он был абсолютным гиперсобытием в Южной Корее, где был показан в 150 кинотеатрах. Каждый день под камеры от всех телеканалов на показ этого фильма ходило все правительство Южной Кореи, это была просто гиперакция в Южной Корее. Газеты, телевидение, часовые ток-шоу… Это не дало шанса Северной Корее что-то сделать.
Более того Северная Корея превратила эту девочку в символ абсолютного детского счастья. Они поручили вручить ей букет цветов Ким Чен Ыну на самом главном партийном форуме, и фотография этой девочки с Ким Чен Ыном теперь украшает красные уголки всех северокорейских школ.
Когда в Северную Корею впервые в истории прилетел президент Южной Кореи, именно Зин Ми (главная героиня фильма – С.Ф.) встречала его с цветами в аэропорту Пхеньяна.
Это единственное, что я мог сделать для защиты этих людей. Если бы я сделал недостаточно сильное, недостаточно востребованное кино, мне страшно представить, что могли бы сделать с этой семьей.
- Свобода - не подстраиваться под конъюктуру. Говорить то, что думаешь, и отвечать за это. Я в принципе так живу. Мне как человеку взрослому, очень легко подстраиваться под любую струю, но мне кажется, что кто-то должен говорить искренне.
- Вас часто называют бунтарем. Это именно из-за этого?
- Нет, бунтарь это тот, кто возводит баррикады и на них стоит. Я ничего подобного не делаю.
- А как вы тогда отстаиваете свою свободу?
- Мыслью. Я инакомыслящий. Мыслю иначе. Я просто сообщаю людям, которым интересно, то о чем я думаю. Например, я хотел рассказать о том, как я вижу Северную Корею, я хотел рассказать по одному, мне так не дали, я сделал по-другому. Я передал свои чувства.
- Кстати, фильмы про Северную Корею и про Кубу, это были заказы, вы их взяли, или вы хотели эти темы снять?
- Если говорить конкретно про Северную Корею, то я мечтал попасть туда. Мне казалось, что это как попадание с помощью машины времени в 1939 год, в сталинский Советский союз. Оказалось, что это не машина времени, и не попадание в прошлое, там немного другое, но не суть… Я интересовался, я об этом думал. Оказалось, что мысль материальна, когда ты о чем-то думаешь, это к тебе, так или иначе, приходит.
Сначала пришла возможность зацепиться с северокорейскими властями. Потом мы вступили в долгую переписку. Потом я для них даже давал какой-то свой фильм на их фестиваль, даже получал приз. Долго я выстраивал с ними отношения и в конце оказался в Северной Корее, снял фильм, который важен для меня и для миллионов людей. Этот фильм посмотрели сотни миллионов людей. На Netflix фильм был в топ-10. Это очень важная история, которую я прожил, и которой поделился.
- А Куба?
- Куба была до Северной Кореи.
Не имея надежды попасть в Северную Корею, я думал сделать фильм на Кубе. По сути та же мотивация, естественно с определенной спецификой. Дело в том, что тогда сильно болел Фидель. В медиа часто сообщали о состоянии его здоровья, и была вероятна его скорая кончина. В связи с этим были ожидания возможных изменений на Кубе. И в контексте этого ожидания чего-то нового, какого-то радикального изменения на Кубе, я и поехал туда.
- Есть мысль, что объективности не существует вообще. Но вы в своих работах стараетесь хоть как-то ее придерживаться?
- Объективности не существует, потому что любой взгляд человека является субъективным. Вот мы с вами разговариваем, и это объективный факт. Но, тем не менее, я вижу вас, а вы видите меня, мы видим все совершенно по-разному.
И это большое заблуждение, что документальное кино - документально. Оно субъективно-документально. Даже первый фильм в истории «Прибытие поезда» является прибытием поезда, потому что братья Люмьер смотрели на прибывающий поезд. Если бы братья повернули камеру на 180 градусов, первый фильм в истории был бы «Встречающий поезд». Это совершенно другая точка зрения, хотя тот же перрон, тот же вокзал, та же история.
- Тогда вы показываете свое видение.
- Конечно, я показываю свое видение. Каждый выбор субъективен, но я старюсь в своей субъективности быть максимально объективным.
Например, я снимаю в Северной Корее, и я мог бы построить картину только на тех кадрах, которые снял тайно из окна своего гостиничного номера, которая показывает Корею ну совсем не парадную. Но Корея, в том числе, и парадная, поэтому я показываю ее и парадную, которую Корея хочет всем показать. Я стараюсь показать ее честно, показать эти парадные события в их естестве.
Есть такая церемония танцев на площади, и туда привозят единицы туристов, чтобы показать им это. Но я вижу, что так невозможно танцевать без многомесячной тренировки. Потому что я знаю, как танцуют свободные люди, а тут вижу слаженные синхронные действия. Поэтому я говорю, что у меня отказали ноги, болит голова, что угодно, чтобы задержаться там, чтобы увидеть, чем эти танцы закончатся, когда увезут туристов. И я вижу, и камера, которую я будто бы выключил, все снимает. Я слышу, как по громкоговорителю дают команды, и эти люди, которые только что изображали счастье, собираются в колонны и маршем уходят в свои бараки. Это является и правдой, и объективностью, и субъективностью. Потому что субъективность - это мой принцип докопаться до истинности вещей.
Я мог легко снять танцы и показать это, как и все мои коллеги, типа посмотрите какие забавные люди, какие они чудаки. Это трагично. И я чувствую огромное сочувствие и боль, потому что я сам был в Советском союзе, сам танцевал такие танцы в пионерском лагере.
- Вы же все-таки думали об этой девочке, о ее родителях, в какое положение вы их ставите, и что есть риск для них после выхода фильма? Как вы преодолели эмпатию в себе?
- Хирург, который боится крови, не может быть хирургом.
- Признайтесь, вы же переживали за девочку.
- Я переживал. И я понимал, что обязан сделать такой силы кино, чтобы эта сила кино захватила мир и тем самым не дала шанс северокорейским властям что-то сделать с этими людьми. И именно так и произошло.
Фильм «В лучах солнца» показывали по всему миру, он был абсолютным гиперсобытием в Южной Корее, где был показан в 150 кинотеатрах. Каждый день под камеры от всех телеканалов на показ этого фильма ходило все правительство Южной Кореи, это была просто гиперакция в Южной Корее. Газеты, телевидение, часовые ток-шоу… Это не дало шанса Северной Корее что-то сделать.
Более того Северная Корея превратила эту девочку в символ абсолютного детского счастья. Они поручили вручить ей букет цветов Ким Чен Ыну на самом главном партийном форуме, и фотография этой девочки с Ким Чен Ыном теперь украшает красные уголки всех северокорейских школ.
Когда в Северную Корею впервые в истории прилетел президент Южной Кореи, именно Зин Ми (главная героиня фильма – С.Ф.) встречала его с цветами в аэропорту Пхеньяна.
Это единственное, что я мог сделать для защиты этих людей. Если бы я сделал недостаточно сильное, недостаточно востребованное кино, мне страшно представить, что могли бы сделать с этой семьей.
- А как вы относитесь к постановочным кадрам в документальном кино?
- Они есть в документальном кино всегда, даже если это гиперреальное кино, все равно герой где-то по твоей просьбе пройдется, где-то посмотрит в окно, это присутствует. Но постановочные кадры не должны искажать реальность жизни. В Северной Корее вся их постановочность искажает реальность. Условно говоря, на молочной фабрике, где будто бы работала мама Зин Ми, мы даже не все рассказываем. Они вообще стоят в неработающем цеху, эти оборудования не работают, и все участники этого действия знают, что это туфта, и они улыбаются, а им говорят еще больше улыбаться. Все участвуют в этом карнавале. Моя задача, как человека субъективно-объективного, показать всю широту происходящего.
- Вы все-таки нарушили закон другой страны… Вы к законам как относитесь, даже если это не логично для вас, вы считаете себя вправе нарушать или нет?
- Я считаю себя вправе нарушать любые законы и отвечать за это.
- А как вы ответили за нарушение законов Северной Кореи? Вообще что-то было?
- Да, они требовали моей выдачи. Меня не выдали, но Россия официально «открестилась» от меня и потребовала даже изъять «Министерство культуры» из титров.
- И последний вопрос… Вы говорили, что не смотрите телевидение. Каким оно должно быть, на ваш взгляд, чтобы вы его смотрели?
- Телевидения вообще не должно быть. Телевидение – это насилие над человеком, это насильное программирование, внедрение в твое сознание без твоего выбора.
Я за выбор. То есть я не против телевидения, как технического средства доставки контента пользователю. У меня дома стоит телевизор, но я выбираю, что смотреть. Я смотрю ютьюб, смотрю файлы, которые мне присылают. Я пользуюсь этим прибором, но он мне не навязывает, что смотреть.
Беседовала София Франк
Фото: Фахрия Мамедова
- Они есть в документальном кино всегда, даже если это гиперреальное кино, все равно герой где-то по твоей просьбе пройдется, где-то посмотрит в окно, это присутствует. Но постановочные кадры не должны искажать реальность жизни. В Северной Корее вся их постановочность искажает реальность. Условно говоря, на молочной фабрике, где будто бы работала мама Зин Ми, мы даже не все рассказываем. Они вообще стоят в неработающем цеху, эти оборудования не работают, и все участники этого действия знают, что это туфта, и они улыбаются, а им говорят еще больше улыбаться. Все участвуют в этом карнавале. Моя задача, как человека субъективно-объективного, показать всю широту происходящего.
- Вы все-таки нарушили закон другой страны… Вы к законам как относитесь, даже если это не логично для вас, вы считаете себя вправе нарушать или нет?
- Я считаю себя вправе нарушать любые законы и отвечать за это.
- А как вы ответили за нарушение законов Северной Кореи? Вообще что-то было?
- Да, они требовали моей выдачи. Меня не выдали, но Россия официально «открестилась» от меня и потребовала даже изъять «Министерство культуры» из титров.
- И последний вопрос… Вы говорили, что не смотрите телевидение. Каким оно должно быть, на ваш взгляд, чтобы вы его смотрели?
- Телевидения вообще не должно быть. Телевидение – это насилие над человеком, это насильное программирование, внедрение в твое сознание без твоего выбора.
Я за выбор. То есть я не против телевидения, как технического средства доставки контента пользователю. У меня дома стоит телевизор, но я выбираю, что смотреть. Я смотрю ютьюб, смотрю файлы, которые мне присылают. Я пользуюсь этим прибором, но он мне не навязывает, что смотреть.
Беседовала София Франк
Фото: Фахрия Мамедова
